Глава шестая
ВЕРНЫЙ РЫЦАРЬ
Крылов
Костериус все эти дни хворал и просидел взаперти. Когда Карл сообщил ему, что Амалия выехала в Россию, он сперва не поверил, потом пришел в ярость. Катался по полу с пеной у рта, кричал, ругался, проклинал весь мир и себя. Наконец, бросился на Карла с кулаками и горько заплакал.
С этого вечера он уже не вставал. Злая чахотка доконала его в два месяца. Все свои коллекции и приборы алхимик завещал университету, дом Карлу, книги Мюллеру, бывшему своему врагу. За два часа до смерти, приказав затворить дверь, Костериус приложил желтый палец к иссохшим губам.
— Слушай, Карл, я умираю, и гибель моя заслужена. Я совершил злодейство. Это я из подлого чувства ревности приставил принцессе нос.
— Мой Бог!
— Не ужасайся, друг мой. У меня были свои цели. Я надеялся, что от Амалии откажутся женихи и тогда она поневоле будет моею. На этот случай я заготовил противоядие.
Костериус вытащил из-под подушки белое яблоко.
— Как только принцесса скушает его, нос ее пропадет. Увы, теперь она все равно для меня погибла. Часы мои сочтены. Но есть один человек, ее достойный: это принц Генрих. Он учится в Геттингене. Иди к нему, Карл, и расскажи обо всем. Пусть принц отдаст Амалии это яблоко. Ты ведь исполнишь мою просьбу, милый Карл?
— О да, дорогой Адам. Будь покоен: воля твоя для меня священна. А где же золотой порошок?
— Я уничтожил его. Мое золото много крови сулило миру. Совершать подобные открытия помогает дьявол, и я радуюсь, что вовремя одумался.
Костериуса торжественно похоронили. Студенты несли фарфоровый гроб и ордена. На могиле говорили речи ректор Пфаффиус, лейб-медик Зергут и пастор. Карл со слезами прочел латинскую эпитафию. В «Филодендроне» заказан был поминальный ужин.
Герцог ненадолго пережил алхимика. Он пристрастился к тяжелым русским блюдам и заставлял Перетрутова стряпать их каждый день. Раз, скушав сотни три жирных, в тонком тесте, с перцем, луком и уксусом пельменей, герцог опустил седую голову, вздохнул и скончался. Похорон его Карл не застал: он был на пути в Геттинген. Все граждане пожелали иметь своим монархом принца Генриха, и Карл спешил к нему вместе с гофмейстером Вурстом.
Генрих проживал в Геттингене как простой студент. Его государственные доходы были невелики. Единственный министр Генриха, он же дворецкий и дядька, раз в три года привозил своему повелителю овощей, колбас, сушеных фруктов и очень немного денег. В скромной комнате принца висело в углу распятие, под ним корона, шпага и в рамке под стеклом локон принцессы Амалии.
Принц читал Шеллинга, когда постучались гофмейстер с Карлом. В отборно торжественных фразах Вурст поздравил Генриха и предложил ему занять герцогский трон. Черты принца исказились глубокой скорбью.
— Ехать туда, где все говорит о ней. Зачем?
— Ваше высочество, долг прежде всего.
Карл сделал принцу знак и поглядел на гофмейстера. Генрих понял и предложил Вурсту дождаться его в гостинице.
— Говорите. Вы, верно, с вестями об Амалии.
Принц задыхался.
— Вы угадали, ваше высочество.
Карл рассказал о завещании алхимика и передал яблоко.
— О, Амалия! Тут не может быть двух решений. Я тотчас иду в Россию. Благодарю вас, мой друг. Примите на память эту безделку.
Принц снял с мизинца стразовый перстень.
Гофмейстеру Генрих сказал, что желает сперва сочетаться браком. Несколько дней он готовился к дальнему пути.
Продав свое скромное имущество, Генрих в жаркий полдень вышел из городских ворот с узелком на палке, в бархатной куртке и шляпе с белым пером. В кармане — семнадцать гульденов, в узелке две смены белья, корона, Гораций, флейта и локон Амалии в розовой бумажке.
Принц рассчитывал в дороге заработать игрой на флейте.
— При случае буду учить детей латыни. Месяц учить, месяц идти. Хоть год прохожу, а найду Амалию.
Надежды его не сбылись. Флейта кормила плохо. Едва Генрих начинал высвистывать серенаду Шуберта, сбегались собаки и принимались выть, глядя в глаза артисту. Латыни никто не хотел учиться. Ежедневно, между тем, требовался обед, и гульдены быстро таяли.
Недели через две утомительного пути принц Генрих дошел до Дрездена. Было чудесное утро. Путник присел в саду кондитерской под тенью старого вяза. Крутом ни души; лишь сонные кельнеры, лениво потягиваясь, зевали у буфета. Принц пил кофе. Вдруг он увидел в глубине аллеи высокого, стройного господина в синем сюртуке и цилиндре. Голубоглазый, с классическим профилем, незнакомец шел легкой поступью и держался прямо. Встречные оглядывали его, останавливаясь смотрели вслед; ростом он был всех выше.
Присев недалеко от Генриха, неизвестный заказал завтрак. Принц допил кофе и оглянулся. Из-за листа берлинской газеты на него глядели огромные синие глаза. Генрих смутился. Неизвестный отложил газету и снял цилиндр; лицо его осветила приветливая улыбка.
— Позвольте спросить: вы студент?
— Да, я студент Геттингенского университета.
— Вы, верно, едете домой на вакации?
— Нет, я иду в Россию.
— В Россию? Неужели? Пешком?
— У меня нет средств.
Неизвестный поглядел на принца с участием.
— Не могу ли я быть вам полезным? Я сам из России. Дойти пешком вам будет не под силу. Зачем вы туда идете?
— По очень важному делу.
— Можно узнать ваше имя?
— Генрих Двадцатый, владетельный принц и наследник...
— Так это вы? — вскричал изумленный незнакомец. Он встал и поклонился. — Простите, ваше высочество, мою назойливость. Рад случаю познакомиться. Я родственник прусского короля. О вас я кое-что слышал.
Они обменялись рукопожатием. Принц, рассказав свою бедственную историю, достал из узелка корону и локон Амалии.
Брови гиганта сдвинулись.
— Об этом мне рассказывали иначе. Но хорошо. Мне нравится ваше простодушие, милый принц. Вы поэт и верный рыцарь вашей дамы. Помочь вам я вменяю себе в обязанность.
Он приказал подать чернил и бумаги.
— Отправляйтесь прямо в русское посольство с моим письмом. А вот эту записку по приезде в Петербург доставьте графу Орлову. Граф вам охотно поможет. Не благодарите, не стоит. До свидания, я ухожу. Иду смотреть Сикстинскую мадонну. Счастливого пути, милый принц, и желаю счастья.
Он поцеловал Генриха в лоб и удалился гибкими шагами, играя тростью. Прохожие, останавливаясь, следили за ним; он ростом был выше всех.
В посольстве Генрих не сразу добился толку. Толстый швейцар, промычав, указал булавой на лестницу; в передней лакей толкнул принца и не извинился. Приемная пустовала. Лениво вышел осанистый бакенбардист, зевнул и принял записку, не пригласив принца сесть. Вдруг брови его поднялись, глаза раскрылись, он весь изменился сразу: похудел, согнулся, захихикал, начал кланяться и приседать. Схватив стул и почтительно подставив его принцу, зазвонил изо всех сил в колокольчик. Прибежали еще чиновники. Они кланялись и улыбались.
Вечером рессорная коляска четвериком мчала принца Генриха к российской границе.